|
Предписывал он не допускать заклании
богам и поклояться лишь бескровным жертвенникам; не клясться богами,
а стараться, чтоб вера была твоим собственным словам; чтить старейших,
ибо всюду предшествующее почтеннее последующего: восход – заката, начало
жизни – конца ее и рождение – гибели. Богов чтить выше демонов, героев
выше людей, а из людей выше всего – родителей. В общении держаться так,
чтобы не друзей делать врагами, а врагов друзьями. Ничего не мнить своею
собственнью. Закону пособлять, с беззаконием воевать. Домашние растения
не повреждать и не губить, равно как и животных, если они не опасны
людям. Скромность и пристойность – в том, чтобы ни хохотать, ни хмуриться.
Тучности избегать, в дороге умерять усталость отдыхом, память упражнять,
в гневе ничего не говорить и не делать, гадание всякое чтить. Петь под
звуки лиры, песнями возносить должное благодарение богам и хорошим
людям. От бобов воздерживаться, ибо от них в животе сильный дух, а
стало быть, они более всего причастны душе; и утроба наша без них действует
порядочнее, а оттого и сновидения приходят легкие и бестревожпые.
Александр в «Преемствах философов» говорит, что в пифагорейских записках
содержится также вот что. Начало всего – единица; единице как причине
подлежит как вещество неопределенная двоица; из единицы и неопределенной
двоицы исходят числа; из чисел –точки(28); из точек–линии; из них—плоские
фгуры; из плоских – объемные фигуры; из них – чувственновоспринимаемые
тела, в которых четыре основы – огонь, вода, земля и воздух; перемещаясь
и превращаясь целиком, они порождают мир – одушевленный, разумный,
щаровидный, в середине которого – земля; и земля тоже шаровидна и населена
со всех сторон. Существуют даже антиподы, и наш низ – дла них верх.
В мире равнодольны свет и тьма, холод и жар, сухость и влажность; если
из них возобладает жар, то наступит лето, если холод – зима, если сухость
– весна, если влажность –осень, если же они равнодольны – то лучшие
времена года. В году цветущая весна есть здоровье, а вянущая осень –
болезнь; точно так же и в сутках утро есть расцвет, а вечер – увядание,
и поэтому вечер болезнанней. Воздух около земли – застойный и нездоровый,
и все, что в этом воздухе, – смертно; а высший воздух – вечнодвижущийся,
чистый, здоровый, и все, что в нем есть, – бессмертно и потому божественно.
Солнце, луна и прочие светила суть боги, ибо в них преобладает тепло,
а оно – причина жизни. Луна берет свой свет от солнца. Боги родственны
людям, ибо человек причастен к теплу, – поэтому над нами есть божий
промысел. Рок есть причина расположения целого по порядку его частей.
Из солнца исходит луч сквозь эфир, даже сквозь холодный и плотный (холодным
эфиром называют воздух, а плотным эфиром – море и влажность), тот луч
проникает до самых глубин и этим все оживотворяет.
Живет все, что причастно теплу, поэтому живыми являются и растения;
душа, однако, есть не во всем. Душа есть отрывок эфира, как теплого,
так и холодного, – по ее причастности холодному эфиру. Душа – не то
же, что жизнь: она бессмертна, ибо то, от чего она оторвалась, бессмертно.
Живые существа рождаются друг от друга через семя – рождение от земли
невозможно. Семя есть струя мозга, содержащая в себе горячий пар; попадая
из мозга в матку, оно производит ихор(29), влагу и кровь, из них образуются
и плоть, и жилы, и кости, и волосы, и все тело, а из пара – душа и чувства.
Первая плотность образуется в сорок дней, а зктем. По законам гармонии,
дозревший млаленец рождается на седьмой, или на девятыи, или,
самое большее, на десятый месяц. Он содержит в себе все закономерности
жизни, неразрывная связь которых устояет его по закономерносям гармонии,
по которым каждая из них выступает в размеренные сроки. Чувство вообще
и зрение в частности есть некий пар особенной теплоты; оттого, говорят,
и возможно видеть сквозь воздух и сквозь воду, что теплота встречает
сопротивление холода, а если бы пар в наших глазах был холодным, он
растворился бы в таком же холодном воздухе. Недаром Пифагор называет
очи вратами солнца. Точно так же учит он и о слухе и об остальных чувствах.
Душа человека разделяется на три части: ум
(nous), рассудок (phren) и страсть (thymos). Ум
и страсть есть и в других живых существах, но рассудок – только в человеке.
Власть души распространяется от сердца и до мозга: та часть ее, которая
в сердце, – это страсть, а которая в мозге – рассудок и ум; струи же
от них – наши чувства. Разумное бессмертно, а остальное смертно. Питается
душа от крови. Закономерности души – это дуновения; и она, и они незримы,
ибо эфир незрим. Скрепы души – вены, артерии, жилы; а когда она сильна
и покоится сама в себе, то скрепами ее становятся слова и дела. Сброшенная
на землю, душа скитается в воздухе, подобная телу. Попечитель над душами
– Гермес, оттого он и зовется Вожатым, Привратником и Преисподним, ибо
это он вводит туда души из тел и с земли и с моря. Чистые души возводит
он ввысь, а нечистые ввергаются эриниями в несокрушимые оковы, и нет
им доступа к ни к чистым, ни друг к другу. Душами полон весь воздух,
называются они демонами и героями, и от них посылаются людям сны и знаменья
недугов или здравия, и не только людям, но и овцам и прочим скотам;
к ним же обращены и наши очищения, умилостивления, гадания, вещания и все подобное.
Главное для людей, говорил Пифагор,
в том, чтобы наставить душу к добру или злу. Счасглив человек, когда
душа у него становится доброю; но в покое она не бывает и ровным потоком
не течет. Справедливость сильна, как клятва, потому и Зевс именуется
Клятвенным(30). Добродетель есть лад (harmonia), здоровье, всякое благо и бог. Дружба есть равенство ладов. Богам
и героям почести следует воздаванеодинаковые: богам – непременно в благом
молчании, одевшись в белое и освятившись, героям же – после полудня.
Освящение состоит в очищений, омовении, окроплении, в чистоте от рождений,
смертей и всякой скверны, в воздержании от мертвечинного мяса, от морской
ласточки, чернохвостки, яиц, яйцеродных тварей, бобов и всего прочего,
что запрещено от справляющих обряды. От бобов воздерживаться Пифагор
велел (по словам Аристотеля в книге «О пифагорейцах») то ли потому,
что они подобны срамным членам, то ли вратам аида (31), то ли потому,
что они одни – не коленчатые, то ли вредоносны, то ли подобны природе
целокупкости, то ли служат власти немногих (ибо ими бросают жребий).
Не поднимать упавшего он велел, чтобы привыкать к сдержанности за едой,
а может быть, потому что это указание на чью-то смерть: ведь и Аристофан
в «Героях» говорит, что упавшее принадлежит героям:
И
вкушать того но вздумай, что упало со стола! (32)
Не касаться белого петуха он заповедовал, потому что
петух – проситель и посвящен Месяцу; просительство же есть доброе дело,
а Месяцу он посвящен, потому что кричит в урочные часы; кроме того,
белый цвет – от благой природы, а черный – от дурной. Не касаться рыб,
которбодным и рабам. Не преломлять хлеб – потому что в старину друзья
ели от одного куска, как варвары и посейчые священны, – потому что не
должно богам и людям располагать одним и тем же, точно так же, как своас,
а того, что сводит людей, делить не нужно (впрочем, иные говорят, будто
это – к посмертному суду; иные – что от этого робеют на войне; а иные
– что от этого начинается целокупность).
Из фигур он считал прекраснейшими среди объемньгх – шар, а среди плоских
– круг. Старость подобна всему, что умаляется, молодость – всему, что
нарастает. Здоровье есть сохранение образа, болезнь – его разрушение.
Соль, говорил он, нужно ставить перед собою, чтобы помнить правду, ибо
соль сохраняет все, что ни примет, а рождается от чистейшего солнца
и чистейшего моря.
Все это, говорит Александр, он нашел в пифагорейских записках, а дополнение
к ним сообщает Аристотель.
Величавость Пифагора не упускает случая задеть и Тимон
в «Силлах», где пишет так:
А
Пифагор, преклоняясь к волхвам, болтающим бредни,
Ищет людей уловлять, величавых речей говоритель.
О том, что Пифагор в иное время был иными людьми, свидетельствует
и Ксенофан в элегии, которая начинается так:
Ныне
другую я речь укажу и другую дорогу,
а
о Пифагоре упоминает вот каким образом:
Как-то
в пути увидав, что кто-то щенка обижает,
Он,
пожалевши щенка, молвил такие слова:
«Полно бить, перестань! живет
в нем душа дорогого
Друга:
по вою щенка я ее разом признал» (33).
Так пишет Ксенофан. Насмехается над Пифагором и Кратин
в «Пифагорейке»;
а в «Тарентинцах» он говорит так:
Едва
завидят человека пришлого,
Тотчас
к нему пристанут с переспросами,
Чтоб
сбился бедный с толку и запутался
В
противоречьях, сходствах, заключениях,
Потоплен в бездне мудрости блуждающей.
Мнесимах в «Алкмеоне»:
Мы Аполлона чтим пифагорически:
В
чем есть душа, того к столу не требуем.
Аристофан
в «Пифагорейце»:
Он
видел всех, спускаясь в преисподнюю,
И
ах, он говорит, какая разница
Меж
мертвецами и пифагорейцами!
Лишь
их зовет к столу за благочестие Плутон-владыка.
–
Странный вкус, поистине:
С
подобной мразью тешиться приятельством!
И
еще там же:
Пьют воду,
а едят сырые овощи;
Плащи их вшивы, тело их немытое,–
Никто другой не снес бы этой
участи!
Погиб Пифагор вот каким образом. Он заседал со своими
ближними в доме Милона, когда случилось, что кто-то из не допущенных
в их общество (34), позавидовав, поджег этот дом (а иные уверяют, будто
это сделали сами кротонцы, остерегаясь грозящей им тираннии). Пифагора
схватили, когда он выходил,–перед ним оказался огород, весь в бобах,
и он остановился: «Лучше плен, чем потоптать их, – сказал он, – лучше
смергь, чем прослыть пустословом». Здесь его настигли и зарезали; здесь
погибла и большая часть его учеников, человек до сорока; спаслись лишь
немногие, в том числе Архипп Тарентский и Лисид, о котором уже упоминалось.
Впрочем, Дикеарх утверждает, что Пифагор умер беглецом в
метапонтском святилище Муз, сорок дней ничего не евши(35); и Гераклид
(в «Обзоре Сатйровых «Жизнеописаний»») рассказывает, будто, похоронив
Ферекида на Делосе, Пифагор воротился в Италию, застал там Килона Кротонского
за пышным пиршеством(36) и, не желая это пережить, бежал в Метапонт
и умер от голодания. А Гермипп рассказывает, что была война между акрагантянами
и сиракузянами и Пифагор с ближними выступил во главе акрагантян, а
когда началось бегство, он попытался обогнуть стороной бобовое поле
и тут был убит сиракузянами; остальные же его ученики, человек до тридцати
пяти, погибли при пожаре в Таренте, где они собирались выступить против
государственных властей.
Тот
же Гермипп передает и другой рассказ о Пифагоре: появившись в Италии,
говорит он, Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать
на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему,
пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел,
иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто
пришел из аида, а при этом прочитал им обо всем, что с ним случилось.
Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом
и даже поручили ему своих жен, чтобы те у него чему-нибудь научились;
их прозвали «пифагорейками». Так говорит Гермипп.
|
