Предлагаемая тема рассматривается нами прежде всего в связи с историей
текста малоизученного памятника древней русской литературы - "Сказания
о Тихвинской Одигитрии".
Предварительное археографическое и текстологическое изучение списков
этого произведения позволило выделить ряд его редакций конца XV-XVI
в. Специальный сопоставительный и историко-литературный анализ двух
самых ранних редакций - А и Б 1 [сноски не показаны] - позволил
установить следующее.
Редакция А была составлена в 1499 г. в Тихвинском
погосте. Ее автор старался лишь зафиксировать содержание местных
устных легендарно-исторических преданий о явлении и чудесах Тихвинской
иконы. Поэтому сюжетно-повествовательная структура созданного им
текста характеризуется, с одной стороны, безыскусственностью, конкретностью
и документальностью, а с другой - беллетристичностыо и элементами
реалистического отображения действительности.
Редакция Б возникла не ранее 1507 г. и воспроизводит несколько иную
- официозную - версию предания. Ее автор следовал идейно-эстетическим
канонам, принятым в московских официальных литературных кругах.
Это отразилось на содержании, композиции и стиле нового текста,
который отличают риторичность и этикетность, абстрагированность
и дидактизм.
Но, помимо расхождений на уровне содержания и формы
редакции, А и Б имеют также расхождения в плане хронологической
привязанности описываемых событий. Так, в редакции А не указан год
явления иконы и основания первой церкви в Тихвинском погосте, а
последующие церковные пожары, при которых икона оставалась невредимой,
не отнесены к определенному времени. Сообщается лишь, что первая
церковь сгорела через 5 лет после поставления, построенная на ее
месте вторая сгорела также через 5 лет и затем третья - через 114
лет. Рассказом о третьем пожаре и завершается текст. Напротив, в
редакции Б все события четко распределены по датам. Явление иконы
и основание первой церкви, по свидетельству этого текста, произошло
в 6891 (1383) г., первый пожар и восстановление церкви - в 6898
(1390) г., т. е. через 7 лет (в этой части редакция Б согласуется
с летописным рассказом, где читаем: "...и стоя церковь и образ
на том месте седмь лет и згоре"); второй пожар и восстановление
церкви - в 6903 (1395) г., т. е. через 5 лет, что и подчеркивается
в тексте; а третий - через 105 лет, при этом год не назван, но,
по расчету, данное событие приходится на 7008 (1500) г. Кроме того,
в Б содержится отсутствующий в редакции А рассказ о построении на
Тихвине четвертой - кирпичной - церкви в 7015 (1507) г. Для наглядности
изобразим соотношение редакций А и Б схематически:
| |
А
|
Б
|
|
Явление
|
|
6891 (1383)
|
|
1 пожар
|
|
6898 (1390)
через 7 лет 6903 (1395)
|
|
2 пожар
|
|
через 5 лет
[7008 (1500)]
|
|
3 пожар
|
|
через 105 лет
|
|
построение каменного храма
|
нет
|
7015 (1507)
через 7 лет
|
Здесь необходимо подчеркнуть: в рассказах о пожарах
центральное место отведено не пожару и не восстановлению церкви. Внимание
повествователя как в редакции А, так и в редакции Б сосредоточено
именно на фактах избавления явленной иконы от огня - чудесным образом
при первых двух пожарах и с помощью людей при третьем.
Отмеченные расхождения редакций А и Б в плане временной отнесенности
событий, естественно, вызывают вопрос о том, какую из двух хронологических
версий следует считать древнейшей, соответствующей устной традиции,
а какую вторичной, литературно обработанной.
Если взять в соображение датировку и идейно-художественные особенности
редакции Б, то можно вполне обоснованно рассматривать хронологическую
версию последней как более позднюю, с помощью которой составитель
данной редакции стремился упорядочить описываемые события прошлого,
придать им строгую определенность в потоке реального исторического
времени. (Для автора редакции А, зафиксировавшего легенду об иконе
в виде, близком к формам ее устного бытования, подобное стремление,
очевидно, не было еще актуальным.) В таком случае исследователь оказывается
перед неизбежностью объяснения особенностей редакции Б. Действительно,
почему ее автор изменил версию редакции А и выбрал другое распределение
событий во времени? Имел ли он какой-либо источник или был оригинален,
предложив новую хронологию? Сознательно или безотчетно внес он изменения?
Если сознательно, то каковы его мотивы, соображения? Как их интерпретировать?
Всмотримся в числовой ряд текста Б. Он состоит как бы из двух групп
последовательно расположенных чисел - группы дат (6891-6898-6903-7008-7015)
и группы временных промежутков между ними, или группы чисел, отражающих
хронологическую соотнесенность событий (7-5-105-7). Несомненна взаимозависимость
этих групп. Но поскольку в более ранней редакции А описываемые события
не привязаны к определенным моментам исторического времени и, таким
образом, группы дат нет, а есть лишь группа соотнесенности (5-5-114),
постольку в более поздней редакции Б вариацию последней (7-5-105)
было бы логично считать основной группой, с видоизменением которой
связано возникновение и конкретное наполнение автором данного текста
группы дат. Поэтому анализу должна быть подвергнута прежде всего группа
соотнесенности.
Итак, в редакции Б три церковных пожара следуют один за другим через
7, 5 и 105 лет с момента основания в Тихвинском погосте первого деревянного
храма Успения Богоматери. Причем изначально они как бы предварены
тремя явлениями богородичной иконы Одигитрии: "в Вымоченицах,
за сто верст от Тихвины", где была по этому случаю построена
церковь Рождества Богоматери; "на Кожеле, на Кукове горе... за
20 поприщ от Тихвины", где поставили церковь Покрова; и, наконец,
на Тихвине, "над рекою на горе" (попутно заметим: в редакции
А Тихвинский погост значится как четвертое место явления иконы). Отсюда
не очевидно ли стремление составителя текста Б к символико-прообразовательному
параллелизму, в основе которого лежит теологическое понятие о троичности?
Во всяком случае, числовой ряд текста Б закономерно пополнить тройкой.
И удивительное дело: без труда можно обнаружить наличие внутренней
связи между числами 7, 5, 105 и 3, их арифметически гармоническое
взаимодействие, соотносимость. В самом деле: 3*7=21, 3*5=15, 7*5=35.
В свою очередь, 105 кратно и множимым и производным: 105 : 5= 21,
105 : 7=15, 105 : 3=35. Так что взаимосвязь и корреляция означенных
чисел совершаются словно в пределах некоего круга легко комбинирующихся
в правильные аккорды и свободно переходящих друг в друга арифметических
значений, общим для которых является число 105.
Известно, что одним из оснований для средневековой числовой метафизики
или спекулятивной математики была издревле укоренившаяся в сознании
людей уверенность в символической эквивалентности, мистическом тождестве
любого многозначного числа с суммой составляющих его цифровых знаков.
В силу этой уверенности и посредством метода "каббалистического"
или "теософского сокращения" большие числа сводились к меньшим.
Результат такого действия над числом рассматривался как равнозначная
замена исходного числового значения. Поэтому число 105 путем каббалистического
разложения на сумму из 10 и 5 без труда сводится к числу 15, и, таким
образом, возникает исчерпывающая (если учесть также и кратность) ассоциация
числа 105 с числом 15.
У нас нет полной уверенности в том, что автор редакции Б был сведущ
в области спекулятивно-мистической математики и тем более осознанно
стремился средствами последней выражать в своем творчестве какие бы
то ни было идеи. Но два обстоятельства (частное и общее) создают,
быть может, прочное основание для того, чтобы подозревать его в некоторой
склонности к сакрально-символической мистике числа.
Первое. В редакции Б, если, конечно, допустить, что ее создатель владел
методом теософского сокращения, уже упоминаемое число 15, к удивлению,
явлено как бы энигматически, в скрытой, зашифрованной форме. И не
только на уровне группы чисел соотнесенности событий, как показано
выше, но и на уровне группы дат, а именно: даты явления иконы, затем
не указанной в тексте, но легко вычисляемой даты третьего пожара и,
наконец, даты построения на Тихвине каменного храма, завершающей весь
текст этой редакции. Причем что касается двух последних дат, то они
легко сводятся к числу 15, будучи выраженными как в своем прямом виде,
от "сотворения мира", так и в аналогичном счислении от рождества
Христова: 7008>7+8=15 и 1500>15; 7015>7*15=105>10+5=15
и 1507>15. Лишь дата явления иконы, выраженная, согласно древнерусской
традиции, в счислении от "сотворения мира" - 6891 - не дает
желаемого результата. Необходимо перевести ее в латинское летосчисление
от Р. X., чтобы получить искомое число 15:1383>1+3+8+3=15. Возможно,
на данное обстоятельство и не стоило бы обращать внимания, квалифицировав
его как случайное совпадение. Но дело в том, что в средние века число
15 наделяли сакрадьно символической значимостью, о чем скажем ниже.
Второе. Склонность средневекового сознания к мистицизму вообще и сакрализации
числовых отношений в частности. Представления о священных свойствах
числа возникли в глубокой древности. В законченной форме мистико-философское
учение о числе и числовых отношениях было разработано еще пифагорейцами.
В их космологических построениях число являлось центральным понятием
и, наделенное онтологическим, гносеологическим и эстетическим значением,
толковалось как синтез, объединение предела и беспредельного, как
божественное начало в мире, принцип всех вещей и самой души. Отсюда
- вера в таинственный, мистический смысл числа и числовых отношений
и связанная с ней символика чисел, из которых наиболее священными
почитались 1 и 10 - как символы совершенства; 5 - как символическое
обозначение брачного союза; 7 - как знак универсального мироправящего
начала (Пифагор) или как символ девственности, олицетворенной в образе
Афины-Девы (Филолай), и другие числа.
Разумеется, символический смысл отдельного числа не сводился к какому-либо
одному значению, а скорее представлял собой некую многослойную, многоплановую
и многогранную семантическую структуру, содержание которой в каждом
конкретном случае - в зависимости от объективно-субъективных факторов
контекста - могло предстать как более или менее однозначное. Число
обожествляли и наделяли его магическими свойствами. Поэтому число
играло первостепенную роль в ритуальных и культовых отправлениях,
в фольклорных и древних литературных текстах. Причину такого отношения
к числу - общую для всех архаичных мифопоэтических традиций - исследователи
видят в том, что "число и счет были сакрализованными средствами",
с помощью которых, при необходимости, "репродуцировалась структура
космоса и правила ориентации в нем человека".
Системы священных чисел, сложившиеся в древнегреческой, древнееврейской
и других древних культурах присредиземноморья, были частью усвоены,
частью переосмыслены и в целом получили новое мистико-символическое
содержание в учении христиан. Как известно, особую роль в развитии
средневековых христианских представлений о числе и его сакрально-символическом
значении сыграл Августин Иппонийский (ум. в 430 г.). В ряде трактатов
(О порядке, О музыке и др.) этот ученый богослов, опираясь на математические
спекуляции, рассматривал число "в качестве обнего закона",
лежащего в основе и духовной, и материальной сфер бытия. По его мнению,
"между преходящими числами природного материального мира и вечными
числами высшей истины" пребывают выполняющие функцию посредника
идеальные числа, т. е. "числа красоты, искусства, творческого
разума". Отсюда материальные числа через посредство идеальных
подобны числам божественной премудрости, иными словами, символически
соотносятся с последней, сокровенно, энигматически указывают на нее.
Взгляды Августина во многом определили специфику средневекового отношения
к числам. Вера в их таинственный, символический смысл в одинаковой
степени была присуща как культуре католического Запада, так и культуре
православного Востока, и Руси в частности, и, очевидно, пронизывала
все области и уровни материально-практической и духовной деятельности
человека - литературу, искусство, архитектуру и строительство, науку,
историческую мысль, церковную обрядность и преисполненную элементами
дохристианских, языческих верований жизнь широких народных масс. Что
же касается конкретно древнерусской культуры, особенно культуры XVI
в., то в подтверждение сказанного можно сослаться, например, на творческую
практику таких известных книжников, как Николай Булев (Немчин) и Ермолай-Еразм,
которые в своих сочинениях при решении некоторых натурфилософских
и теологических вопросов пользовались как раз средствами мистической
математики. Кстати, и сам Августин был достаточно хорошо известен
древнерусским читателям по крайней мере с XI в. Ведь некоторые его
работы содержались в составе таких рукописных книг, как "Изборник
1073 г", "Пандекты Никона Черногорца", "Толковая
Псалтирь" и др. В XVI в. произведения Августина цитировали упомянутый
уже Николай Булев и Максим Грек .
Таким образом, идеи о числах как теологических символах, отражающих
сущность высшей непознаваемой истины, постоянно питали средневековую
мысль, воплощаясь в той или иной форме. И если бы неизвестный нам
автор в процессе составления нового текста "Сказания о Тихвинской
Одигитрии" (редакции Б) имел их в виду и даже попытался бы использовать,
то в этом не было бы ничего беспрецедентного.
Спекулятивный анализ чисел, составивших в редакции Б группу соотнесенности
событий (7-5-105-7 и 3), позволил вскрыть удивительную гармоничность
взаимоотношений между ними, основанную на кратности. Можно также говорить
и о симметрии их распределения. Действительно, трем пожарам соответствует
троекратное явление иконы, а семерка как бы обрамляет всю группу чисел,
открывая и закрывая ряд. Не потому ли создатель данного текста предложил
вместо старой хронологической версии редакции А (5-5-114) новую, что
последняя, в отличие от первой, обладала совершенством с точки зрения
математической эстетики и была значительно более выразительной с точки
зрения сакральной магии чисел?
В самом деле. В христианском учении и культуре (библейское предание,
догматическое богословие, церковный устав, литургика, поэзия и т.
д.) числа 3, 7, 5 получили весьма широкую и разнообразную мистико-символическую
реализацию и играли как фундаментальную, так и прикладную роль. Так,
3 - "полное и совершенное число" (Августин); число божественной
Троицы и число души, устроенной по ее образцу; символ всего духовного
(три годовых праздника, завещанных Моисею на Синае, слова Христа о
трехдневном воздвижении нерукотворного храма, воскресение Христа в
третий день, троекратное отречение апостола Петра, три звезды на мафории
Богоматери) . 7 - число человеческое, означающее гармоническое отношение
человека к миру (семь отверстий в человеческой голове, семь возрастов,
семь добродетелей, семь смертных грехов); чувственное выражение всеобщего
порядка (семь цветов радуги и семь тонов григорианской музыки, семь
небесных сфер и семь дней недели); знак высшей степени восхождения
к познанию божественной тайны (семисвечник, семь таинств, семь ступеней
премудрости, семь недель великого поста); символ вечного отдохновения,
которое наступит вместе с концом мира (седьмой день отдыха).
Быть может, менее разработана была символическая структура
пятерки, но и она, нисколько не уступая своей "прекрасной значительностью"
семерке, воспринималась в средние века как знак мистического, единения
земной церкви со Спасителем, евхаристического пресуществления всех
христиан в жизнь вечную (евангельская легенда о пяти хлебах, насытивших
пять тысяч человек, и притчи о пяти мудрых и пяти неразумных девах
и о рабе, умножившем данные ему пять талантов на другие пять; ритуал
благословения пяти хлебов на литии во время всенощного бдения и употребление
на проскомидии во время литургии пяти просфор; храмы о пяти главах
и иконостасы в пять рядов).
Конечно же, автор редакции Б знал о священных свойствах данных чисел.
И, может быть, поэтому внес изменения в хронологическую версию своего
рассказа на уровне группы чисел соотнесенности событий, предложив
более изысканный, этикетный вариант и в плане эстетики, и в плане
числовой символики. Он создал в отличие от составителя редакции А
комплекс соотносимых значимых чисел, в котором три церковных пожара
распределены во времени с интервалами в 7, 5 и 105 лет; причем последний
интервал равновелик семи 15-летиям, или пяти 21-летиям, или трем 35-летиям
и, кроме того, в соответствии с каббалистической редукцией, тождествен
числу 15, которое, в свою очередь, как показано выше, метафизически
явлено на уровне группы дат. Таким образом, наряду с реально представленными
числами - 7, 5 и 105 - здесь мистически выстраиваются "мнимые",
мыслимые - 35, 21, 15.
Как известно, в системах священных чисел сакральностью обладали не
только те или иные исходные, обычно однозначные, числа, но и многие
производные от первых, находящиеся с ними в отношениях кратности.
Следовательно, и числа 35, 21, 15 как кратные 7, 3 и 5 должны были
иметь сакральные свойства. И действительно, анализ этих чисел в контексте
средневековой культуры позволил выявить их практически обиходную и
мистико-символическую значимость - во-первых, на уровне календарно-астрономических
представлений, распространенных в Древней Руси (космология и пасхальные
расчеты); во-вторых, на уровне церковно-исторических, культовых и
литературных традиций. Однако необходимо оговориться: применительно
к исследуемому тексту лишь число 15 заслуживает предельного внимания,
ибо в разъяснении его символической природы кроется, быть может, ответ
на вопрос о достоверности хронологической версии редакции Б. Ведь
Сказание является одной из художественно-литературных реализаций культа
Богоматери, а число 15, как ниже будет показано, символически связывалось
с образом последней. И все же для полноты картины рассмотрим и два
других числа.
|
