Число 35. В "Книге Еноха" (славянская редакция возникла
в XIII в.) содержится рассказ о солнце. Его движение представлено
здесь как езда на колеснице в течение года через шесть расположенных
по кругу ворот. Каждые ворота солнце минует дважды - на входе и на
выходе. При этом, для того чтобы пройти через вторые, третьи, четвертые
и пятые ворота, оно всякий раз затрачивает по 35 дней, и только на
первые и шестые ворота солнцу необходимо по 42 дня. В пасхальных вычислениях
35 - это так называемый "ключ границ", или число букв славянского
алфавита, соответствующее максимальному временному расхождению между
самой ранней и самой поздней Пасхой. Обычно в конце Следованной Псалтири
помещалась Зрячая Пасхалия, в которой для каждого года "великого
индиктиона" была своя ключевая буква, указывавшая вместо цифры,
на сколько дней в данном году Пасха удалена от дня весеннего равноденствия.
Интересно отметить: понятие о "ключе границ" вошло в обиход
древнерусских пасхалистов по крайней мере с 1492 г., когда по инициативе
архиепископа новгородского Геннадия была составлена новая пасхалия
на восьмое тысячелетье". Кстати, последний, обосновывая необходимость
новой пасхалии, ссылался на "Книгу Еноха" . Число 35, кроме
того, связывалось с представлением об идеальном возрасте: "земную
жизнь пройдя до половины", т. е. достигнув 35 лет, начал свое
путешествие в загробный мир герой "Божественной Комедии"
Данте. 35 лет после смерти своего наставника Варлаама прожил в пустыне
Иоасаф, "яко некто безплътный и паче человек постився... и к
богу мира изыиде" .
Число 21. Оно также несло функциональную нагрузку в пасхальных вычислениях.
Но его роль была заметнее. Еще первый вселенский собор (325 г.) постановил
совершать Пасху в первое воскресенье после полнолуния, которое наступит
вслед за весенним равноденствием. Последнее же, согласно церковному
календарю, всегда приходилось на 21 марта. Отсюда число 21 можно квалифицировать
как одно из опорных при определении времени подвижных церковных праздников.
Кроме того, данное число оказало влияние на эортологию Богоматери.
Так, в коптских календарях, регламентировавших жизнь древнеегипетской
церкви, 21-й день каждого месяца был посвящен Деве Марии. Видимо,
с этим обстоятельством связано то, что уже в развитой системе христианских
праздников 21 ноября использовалось как день воспоминания о введении
Богородицы во храм. Таким образом, на почве календаря возникла сакральность
числа 21.
Можно также предположить, что в средние века его наделяли магической
силой воздействия на жизнь человека. На такую мысль наводит повесть
А. С. Пушкина "Пиковая дама", точнее, выполняющий в ее сюжете
ключевую, организующую функцию мотив трех карт. Счастливые и вместе
с тем роковые тройка, семерка и туз в сумме составляют как раз 21
очко (если учесть, что достоинство туза обычно оценивалось в 11 очков)
и символизируют фатальную удачу. Причем важно и то, что графине "тайна"
этих карт была открыта французским алхимиком конца XVIII в. графом
Сен-Жерменом, который, как сказано в повести, "выдавал себя за
Вечного жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня";
а главный герой повести Германн, охваченный безумной страстью, узнал
о них, в свою очередь, мистически, в ночном видении. Данный пример
свидетельствует по крайней мере о том, что в XVIII - первой половине
XIX в. магический смысл числа 21 отчетливо ощущался. Но корни такого
восприятия, видимо, следует искать в культуре средних веков.
Наконец, число 15. Как выяснилось, в средневековом сознании,
в частности в сознании древнерусского книжника, оно возникало в связи
с различными представлениями о мире и поэтому должно было обладать
сложной семантической структурой, таящей в себе множество символических
ассоциаций.
Прежде всего, число 15 имело непосредственное отношение к хронологии.
Из 15 лет состоял так называемый индикт - период исчисления времени,
введенный в 312 г. римским императором Константином Великим вместо
ранее применявшихся языческих олимпиад. Счет по индиктам употребляли
византийские историки. Известен он был и русским летописцам, например
составителям Повести временных лет. В XII в. Кирик Новгородец в своем
"Учении им же ведати человеку числа всех лет" посвятил понятию
об индикте даже целый раздел. Индикт играл определенную роль в пасхальных
вычислениях. Так, древние пасхалисты полагали, что по прошествии 15
"великих индиктионов" (по 532 г. каждый), т. е. 7980 лет,
все исходные календарно-астрономические данные пасхального цикла должны
обрести первоначальное значение. Об этом огромном периоде времени,
который в современной науке условно называют "Великим миротворным
кругом" или "Юлианским периодом" или "Эрой Скалигер",
имел представление уже упоминаемый архиепископ новгородский Геннадий.
А в 1538 г. продолжатель Геннадия, священник новгородского Софийского
собора Агафон, при составлении новой пасхалии - "Круга миротворного"
- уже прямо произвел свои расчеты в рамках 15 "великих индиктионов",
доведя, таким образом, счисление до 7980 г. от "сотворения мира",
или до 2472 г. от Р. X.
Выступало число 15 и на уровне древнерусских астрономических представлений.
Так, во второй половине 20-х годов XVI в. старец псковского Елеазарова
монастыря Филофей, известный своими хронологическими трудами и публицистическими
сочинениями, в послании Мисюрю Мунехину "О злых днех и_часех"
писал о том, что бог "луну же полну сътвори, яко 15 дней...".
Такой взгляд близок к истине, поскольку еще в глубокой древности было
установлено, что лунный, или синодический, месяц длится около 30 суток;
полнолуние же приходится как раз на середину этого периода. Здесь
уместно отметить теологический характер названного послания. Поэтому
в его контексте число 15, естественно, получает соответствующий смысл,
прямо связанный с проявлением "аггельских невидимых сил",
приводящих в движение Луну, Солнце и другие небесные тела.
Между прочим, с Луной соотносили - правда, весьма редко - либо саму
Богоматерь, либо ее иконы. Например, в латинском апокрифе лже-Мелитона
("Преставление Марии", V в.) упоминается чудесное облако,
внезапно окружившее во время похоронной процессии гроб с телом Богородицы,
"как иногда окружает Луну большой светлый круг". А Феодор
Студит (758-826) в своей проповеди на Успение Богоматери говорит о
том, что вместо нее остался на земле образ, "которого существо
подобно Луне, ночью освещаемой Солнцем (небесной Марией)".
Отсюда, может быть, совсем не случайно сакральная семантика числа
15 проявилась наиболее рельефно и наглядно именно в культе Богородицы
- в церковно-историческом предании и апокрифических сказаниях о ее
жизни и смерти, в эортологии и богослужении, в молитвенной практике
средневековья и даже - рефлекторно - в агиографической литературе.
Приведем некоторые примеры. Но прежде необходимо отметить следующее.
Источники, содержащие интересующие нас сведения, столько же разноречивы,
сколько и разнообразны. Единой точки зрения на жизнь Девы Марии у
средневековых писателей не было. Множество апокрифических версий,
распространенных как в католическом, так и в православном мире, если
и сходились в общем по характеру идейной направленности и трактовке
вопросов догматического учения о Богоматери, то в изложении конкретных
подробностей ее "биографии" - в фактографическом и хронологическом
планах - существенно различались. Тем не менее во всей разноголосице
преданий можно уловить отзвуки, вероятно, когда-то прочной ассоциативно-символической
связи между числом 15 и образом Богородицы. На наш взгляд, такая связь
действительно существовала. Хотя, быть может, и не была декларированной,
явной для каждого. Во всяком случае, относительная регулярность, с
которой число 15 возникает рядом с образом Девы Марии в посвященных
ей текстах и в отдельных ритуальных действиях, вполне позволяет предполагать
наличие определенной связи. По крайней мере, последняя должна была
ощущаться хотя бы безотчетно, по какой-то давней традиции, как, например,
в русской волшебной сказке представление о лесе всегда связано с образом
гребешка, выполняющего функцию оберега.
В самом деле, в составе средневековых рукописей нередко встречаются
разделы, посвященные числу лет Богоматери. При этом, как правило,
подобные "счисления" сходятся в одном: в указании на 15-летний
возраст Девы Марии, в котором она родила Иисуса Христа. Но об общей
продолжительности ее жизни, в зависимости от использованных источников,
сообщают по-разному, колеблясь в пределах между 50 и 72 годами. Еще
Дмитрий Ростовский, обратив внимание на существовавшее по этому вопросу
"многое в церковных историографах и хронографах несогласие",
которое касалось главным образом числа лет, прожитых Богородицей после
вознесения Христа, отметил, что как раз русские месяцесловы, а именно
старопечатные Московский, Киевский и Львовский, "счисляют лета
ея сице: (Мария.- В. К.) роди... Иисуса Христа в 15-е лето возраста
своего, по распятии же и вознесении господни... в дому Иоанна Богослова
пребысть лет 15... и тако всех лет жития ея бе 63".
Стало быть, среди русских книжников, по крайней мере в XVII в., была
широко известна версия, наделенная красотой симметричной фигуры: 15+33+15.
Но версия эта прошла весьма длительный путь формирования. Ее начало
обнаруживается в очень ранних памятниках христианской литературы,
а развитие не лишено заметного влияния римско-католической культурной
традиции, в рамках которой, как известно, Богоматерь была объектом
особой поэтически-теологической идеализации.
Представление о том, что Дева Мария родила Иисуса Христа в 15 лет,
восходит к латинскому апокрифическому рассказу о первой половине ее
жизни - Евангелию псевдо Матфея (IV в.), распространенному на Западе
и неизвестному по древнерусским рукописям. В этом тексте нет прямого
указания на 15-летие, сообщается лишь, что обряд, обручения юной Марии
Иосифу был совершен, когда ей исполнилось 14 лет. Отсюда легко устанавливался
возраст, в котором она родила Иисуса Христа, - если учесть, что зачатие,
согласно каноническому преданию случилось через 6 месяцев после обручения
(Лк., 1: 26-35). Однако свидетельству псевдо-Матфеева Евангелия противоречило
более раннее греческое апокрифическое повествование - Протоевангелие
Иакова (II в.), популярное как на Западе, так и на Востоке, в частности
среди древнерусских книжников. В последнем содержатся другие сведения
о годах Богородицы и четко отмечен возраст, в котором она чудесно
зачала Иисуса Христа: "бе же (ей.- В. К.) 16 лет, егда быша тайны
сиа". Следовательно, разрешение от бремени произошло, когда Мария
достигла 17 или около того лет.
И все же, несмотря на широкую известность Протоевангелия, изложенная
в нем версия о возрасте Марии не прижилась в сознании средневековых
церковных историков. Так, иерусалимский монах Епифаний, составивший
в X-XI вв. компилятивное житие Богоматери, в данном вопросе предпочел
свидетельство псевдо-Матфея. В древнерусском переводе его компиляции
читаем: "В четыренадесятое лето восходящи, благовестися ей (Марии.
- В. К.) всемирная радость, и в пятонадесятое лето роди господа нашего
Иисуса Христа". Версии латинского апокрифа придерживались и древнерусские
хронографисты, например составитель Хронографа Соловецкой библиотеки,
№ 51.
Евангелие псевдо-Матфея давало и более твердые основания для сакрализации
числа 15. В главах, посвященных родителям Богородицы и ее введению
в Иерусалимский храм, об отце Марии, Иоакиме, сообщается, что он вступил
на путь благочестия еще в 15-летнем возрасте, когда все свои доходы
разделил на три части: одну он предназначал для жертвоприношений,
другую раздавал бедным и только третью часть оставлял себе; а в рассказе
о введении есть такая подробность: поставленная "перед храмом
господа", Дева Мария "поднялась бегом на пятнадцать ступеней,
не оборачиваясь назад и не зовя родителей своих".
Между прочим, в средние века с количеством ступеней Иерусалимского
храма соотносили 15 степенных песен, или песен восхождения, которые,
по преданию, исполнялись на ступенях древнееврейского святилища перед
началом богослужения - на каждой ступени по одной; из них после разделения
Псалтири на кафизмы - уже в христианской культурной традиции (VII-VIII
вв.) - составилась 18-я кафизма (псалмы 119-133). В богослужебной
практике, за редкими исключениями, ее стихословили на вседневной вечерне
с понедельника по пятницу в течение всего года; иногда 18-я кафизма
читалась на литургии преждеосвященных даров во время приготовления
агнца; отдельные стихи из нее использовались при пении на утрени так
называемых антифонов степенных.
15 ступеням Иерусалимского храма имеется и другое соответствие в христианской
культуре. Так, в VI в. при византийском императоре Юстиниане Великом
(527- 565 гг.) над Вифлеемской пещерой - легендарным местом рождения
Иисуса Христа - была сооружена взамен старой новая церковь, посвященная
Богородице. В находящуюся под ней пещеру, подземный храм, или вертеп
рождества Христова, верующие попадали, спускаясь по лестнице, имеющей
15 мраморных ступеней.
Таким образом, сакральная семантика числа 15 оказывается символически
связанной и с образом божественного сына Девы Марии. И, видимо, уже
в первые века христианства эта связь ощущалась церковными историками.
Действительно, в хронографическом "Каноне" Евсевия Кеса-рийского
(ок. 300 г.) рождение Иисуса Христа отнесено к 2015 г. от Авраама,
или к 25 г. правления римского императора Августа, что по современному
летосчислению приходится на второй год до н. э. А в римском календаре
354 г. в разделе "списки консулов" уточняется: "В 13-е
консульство Цезаря (имеется в виду Август.- В. К.) и Павла, во время
сатурналий, родился господь наш Спаситель Иисус Христос, за 8 дней
до январских календ, когда возраст Луны был равен 15 дням".
Ряд уточнений предлагали и авторы древнерусских хронографических компиляций.
Во-первых, о Богоматери: "В лето 5486... родися святаа Богородица
от Иакима и Анны в 15 лето царства Августа..." (Полная хронографическая
палея) . Кстати, сохранилось церковно-историческое предание, согласно
которому новорожденная была названа именем Мария в 15-й день после
появления на свет. Такое представление основано на ветхозаветном законоположении
о роженицах, считавшихся нечистыми после рождения сына 7 дней, а после
рождения дочери - 14, и, соответственно этому, обряд наречения имени
совершался для мальчиков в 8-й день, а для девочек- в 15-й (Лев. 12:
1-5).
Во-вторых, в хронографах имеются уточнения и о Христе. Он родился
"в лето 5500 индикта 15" (Полная хронографическая палея).
Здесь явная натяжка, поскольку 5500-й год на самом деле соответствует
10-му году индикта. "И царствова Август по рождестве Христове
15 лет" (Еллинский летописец 2-й редакции). Действительно, Август
умер в 14 г. н. э. Кроме того, вслед за каноническим преданием (Лк.
3:1) и апокрифическим Евангелием Никодима, "Церковной историей"
Евсевия Кесарийского и Хрониками Иоанна Малалы и Георгия Амартола
составители полной и краткой редакций Хронографической палеи, Троицкого
хронографа, Еллинского летописца 1-й редакции и других исторических
сочинений отмечали, что Иисус принял крещение от Иоанна Предтечи в
15-й год правления римского императора Тиберия, который правил после
Августа с 14-го по 37-й г. н. э.
В сознании средневековых книжников число 15 как символически значимое
должно было возникать и при воспоминании о крестной смерти и воскресении
Христа. Так, в древнерусском переводе Хроники Георгия Амартола читаем:
"в 18 же лето царства ево (Тиберия.- В. К.) распят быс господь
и въста в 29 фамеофа месяца, рекше марта, первоствореннаго месяца,
от евреи глаголемый нисан в 5 межю дъсятъма, свитающи недели в субот
в 1-началник и честьный в днех день..." Содержание приведенного
текста одновременно и близко евангельскому рассказу и расходится с
древнерусской калеыдарно-пасхальной традицией раннего периода. В самом
деле, согласно каноническому преданию, распятие Иисуса произошло в
пятницу, накануне древнееврейского праздника Пасхи и опресноков (Мк.
14: 1; Мф. 26: 1-5; Лк. 22: 1-2), который совершался обычно в 15-й
день месяца нисана (Лев. 23: 5-6; Чис. 28: 16-17). Но Пасха, празднуемая
христианами, в древнейших славянских Прологах и Служебных Минеях отмечалась
не под 29 марта, как следовало бы из свидетельства Амартола, а под
25-м, что не соответствовало времени евангельских событий, переведенному
на язык юлианского календаря.
На 25 марта также приходился и праздник Благовещения Богоматери (таким
образом, в одной точке как бы сходились начало и конец земной жизни
Христа, в чем была своя особая символика), а ровно за 15 дней до 25-го,
т. е. 10 марта, или в субботу 5-й седмицы Великого поста, церковь,
согласно тем же источникам, отмечала память Великого Акафиста Богородицы.
В этот день на утрени совершалось последование хвалебного песнопения
в честь Девы Марии. Кроме того, буквально в канун Светлого воскресения,
на вечерне Великой субботы читались перед плащаницей Спасителя - единственный
раз в году! - 15 парем и, в содержании которых усматривались ветхозаветные
прообразы и пророчества о пришествии, искупительных страстях и воскресении
Иисуса Христа.
Отсюда несомненно, что в представлении средневековых пасхалистов,
уставщиков и вообще книжных людей число 15, применительно к данному
моменту, действительно обладало определенной конструктивно-символической
значимостью, связанной как с личностью Иисуса, так и с личностью его
матери.
Число 15 несло функциональную нагрузку также в некоторых апокрифических
сказаниях о смерти Девы Марии. Как уже говорилось, в средневековой
литературе бытовали различные мнения относительно продолжительности
жизни Богородицы. Но в древнерусской письменности широкую известность
получили по крайней мере две версии. Согласно одной, распространенной
в рукописных хронографических компиляциях и заимствованной из уже
упоминаемого "Жития Богоматери" Епифания Иерусалимского,
Дева Мария прожила после распятия и вознесения своего сына 24 года
и умерла в возрасте 72 лет. Согласно же другой, относимой преданием
к Евсевию Кесарийскому, вероятно к его "Хронографическому Канону",
и распространенной в печатных месяцесловах, Богородица скончалась
в 63 года, т. е. через 15 лет после вознесения Иисуса Христа. Однако,
несмотря на существование различных мнений о годах Марии, в эортологической
практике средневековой христианской церкви, католической и православной,
все же был один общий момент - это утвержденное после окончательного
установления культа Богоматери (VI в.) повсеместное ежегодное празднование
ее Успения 15 августа.
Кстати, по свидетельству Н. П. Кондакова, в юлианском календаре, которого
придерживалась церковь средних веков, 15-е число соответствовало 21-му
числу ранних коптских календарей, т. е. дню, в который древнеегипетская
церковь ежемесячно отмечала память Девы Марии. Любопытно, что еще
в дохристианских религиях 15-е число месяца нередко использовалось
как праздничное. Например, у древних евреев 15 нисана или авива совершался
праздник Опресноков (Лев. 23: 6; Чис. 28: 17), 15 тишри или афанима
- праздник Кущей (Иез. 45: 25; Чис. 29: 12; Лев. 23: 33-34), 14-15
адара - праздник Пурим (Есф. 3:7; 9: 21-24); а древние римляне ежегодно
15 февраля совершали обряд очищения. Все это, на наш взгляд, создавало
твердое основание для сакрализации числа 15 не только в эпохи древнейших
культурных традиций, но и в эпоху их наследницы - христианской культуры.
И, видимо, поэтому праздник Успения Богоматери, отмечаемый христианами
первоначально 18 января, был в конце концов перенесен именно на 15
августа.
Знаменательная черта: в некоторых апокрифических сказаниях о смерти
Девы Марии, независимо от того, какая версия о годах ее жизни в них
излагалась, так или иначе в качестве значимой детали фигурировало
число 15. Например, в уже упоминавшемся латинском апокрифе лже-Мелитона
при описании погребения матери Христа сообщается, что гроб с ее телом
сопровождало "до 15 тысяч" человек, а в "Житии Богородицы"
Епифания Иерусалимского содержится подробность о том, что Мария "прежде
15 дний прорече о исходе своемь". Эта деталь была хорошо известна
древнерусским книжникам. Так, в одном из счислений лет Богоматери
читаем: "...владычица прежде 15 дние преставления своего пророчествова
о отшествии своем" .
Итак, литературные материалы свидетельствуют со всей очевидностью
о действительном существовании в мире средневековых представлений
ассоциативной связи числа 15 с образами Иисуса Христа и прежде всего
Девы Марии, воплотившими в себе весь смысл христианского вероучения.
Причем нетрудно заметить, что семантическая емкость данного числа
наполняется под давлением таких понятий, как "спасительная миссия",
"искупительная жертва", "вечная жизнь". Правильность
сделанного вывода подтверждается с еще большей очевидностью примерами
из обихода и молитвенной практики средневековых католических монастырей.
Среди членов доминиканского ордена, основанного Домиником Гуцманом
в 1215 г. во Франции, было весьма популярным употребление четок. Введенное,
по преданию, еще Пахомием Великим (IV в.), основателем монашеского
общежития в Египте, применение четок постепенно прочно вошло в быт
монастырей и настолько, что к концу XIV в. в Европе существовали уже
так называемые "братства четок", иначе "братства Псалтири
Марии". Эти возросшие в лоне ордена доминиканцев братские союзы
ставили своей целью прославление Богородицы, чему особо способствовали
четки - именуемые "розарием", а также "Псалтирью Марии",
если они состояли из 15 больших и 150 меньших зерен; или - "венчиком",
если в них было только 5 больших зерен и 50 меньших. С помощью четок
малограмотные монахи могли с точностью совершать предписанное уставом
ежедневное количество молитв и поклонов. И тут невольно напрашивается
сравнение со 150 псалмами Давида, которые тоже должны были прочитываться
полностью, но только в течение недели.
Четками сопровождалось молитвенное размышление о 15 тайнах из жизни
Иисуса Христа и Богоматери, также называемое "розарием Девы Марии".
При этом на каждую; тайну приходились читаемые 1 раз "Раtег поstег"
(большое зерно) и 10 раз "Аvе Маriа" (10 меньших зерен),
так что; в целом прочитывалось 15 раз "Отче" и 150 раз "Радуйся".,
Весь чин размышления делился для удобства на 3 части (по 5 тайн в
каждой) - радостную: благовещение Деве Марии, посещение ею Елисаветы,
рождение Иисуса Христа, сретение, обретение 12-летнего отрока Иисуса
во храме; скорбную: молитва Христа в Гефсиманском саду, бичевание,
венчание тернием, крестный путь, распятие;; и славную: воскресение
Спасителя, его вознесение, сошествие Св. Духа на апостолов, взятие
Богородицы на небо после ее успения, увенчание Девы Марии небесной
славой.
Таким образом, посредством сакрального ритуала с четками, благочестивой
магии слова и действия осуществлялся контакт, мистическое единение
молящегося с божеством, его сопричастность евангельским событиям,
спасительной миссии Христа. Отсюда значение числа 15, играющего в
четках конструктивную роль, возрастало до уровня теологического символа,
в семантике которого была, возможно, сокрыта идея гармонической нераздельности
превечного и временного, божественного и человеческого (кстати, 15=8+7,
где 8 - число вечности, а 7 - число человека). Это при том, что сами
четки, будучи рукотворной вещью, духовно являли образ непрестанной
молитвы, поскольку их кругообразная нить символически означала вечность.
В древнерусских монастырях четки также были в ходу. Учитывая давние
торговые и политические связи Руси с католическими странами и работу
у нас таких деятелей, знатоков и даже носителей латинской культуры,
как братья Траханиоты, монах-доминиканец Вениамин, Николай Булев,
Максим Грек (между прочим, в молодости, проведший несколько лет в
доминиканском монастыре) и др., можно предположить, что в конце XV
- первой половине XVI в. среди русских монахов были хотя бы известны,
если не распространены и употребляемы, четки, устроенные по образцу
латинских, а соответственно известна и теологическая символика числа
15. Но все же следует признать: латинские четки у нас не прижились.
Конструкция древних русских четок была иной. Они состояли не из зерен,
а из деревянных брусочков (в количестве 100 штук), обтянутых кожей
или материей, напоминая, таким образом, своей формой замкнутую лестницу.
Отсюда их название - "лестовка" или "лествица".
Тем не менее пример с латинскими четками знаменателен. Их устройство
и предназначение опиралось па длительную историю развития ассоциативно-символической
семантики числа 15, несущего тот теологический смысл, который усматривали
в нем средневековые ученые книжники. Есть все основания думать, что
почва для его сакрализации находилась в области средневековых богословских
представлений о спасительной миссии Христа, осуществленной и осуществляемой
через благое посредничество Девы Марии, молитвенницы и заступницы
за род человеческий.
В свете сказанного отнюдь не случайными представляются
некоторые детали, довольно регулярно повторяющиеся в памятниках
агиографии, например в житиях Евстафия Плакиды и Павла Обнорского;
Евфимия Новгородского, Григория Пелыпемского и Кирилла Новоезерского;
Кирилла Белозерского, Ферапонта Можайского и Дионисия Глушицкого.
Так, жизнь Евстафия Плакиды (II в.) можно уподобить движению маятника.
Начальный цикл его биографии: воинская слава среди язычников и благополучие,
тайное крещение, оставление родины, трагическая утрата жены и детей.
Затем "мертвая" точка амплитуды: 15-летнее пребывание
в некоей "веси, нарицаемыя Вадисон", в качестве простого
работника, в забвении и неизвестности, как подготовка к последующим
переживаниям. И завершающий цикл: возвращение на родину, обретение
близких, мученическая смерть за христианскую веру и чудесное прославление.
С биографией Плакиды отчасти перекликается судьба Павла Обнорского
(ум. в 1429 г.). Этот подвижник прославился тем, что, по благословению
Сергия Радонежского, поселился в отшельнической келлии "и пребысть
в ней лет 15", "в безмолвии", после чего в течение
многих лет странствовал, пока не остановился в Обнорской пустыни,
где и основал обитель.
Знаменитый новгородский архиепископ Евфимий (ум. в 1458 г.) отрекся
от "мирскаго пребывания" и ушел в монастырь, когда ему
исполнилось 15 лет. В контексте настоящего исследования особенно
интересно то, что он родился "чудесным образом" после
долгих лет "неплодьства" родителей, по их молитве, и при
рождении был посвящен ими Богоматери. Так же, как и Евфимий, в 15-летнем
возрасте постриглись Григорий Пелынемский (ум. в 1449 г.) и Кирилл
Новоезерский (ум. в 1532 г.). Причем последний принял постриг в
Псково-Печерском Успенском монастыре, т. е., по древнерусским представлениям,
под покровом Богородицы; а в дальнейшем его судьба переплелась с
историей Тихвинской Одигитрии: на паперти новоотстроенного каменного
храма в Тихвине ему в сновидении явилась Богоматерь и указала место
на Белом озере для будущей обители.
В "Житиях" Кирилла Белозерского (ум. в 1427 г.) и Ферапонта
Можайского (ум. в 1426 г.) отмечен один и тот же факт: обосновавшись
первоначально вместе на Белом озере, они через некоторое время решили
жить порознь, и тогда Ферапонт поселился в 15 поприщах от келлии
Кирилла. Знаменательно, что оба подвижника постриглись в московском
Симоновом Успенском монастыре и, таким образом, пребывали как бы
под покровительством Богородицы. На Белое озеро они пришли по "чудесному
указанию", которое услышал Кирилл во время чтения акафиста
Божией Матери перед иконой Одигитрии. На указанном месте Кирилл
построил церковь Успения, а Ферапонт - Рождества Девы Марии. И,
видимо, не случайно впоследствии соборный храм Ферапонтова монастыря
был украшен росписями на тему акафиста - "Похвалы Богоматери",
память которого, как уже говорилось, праздновалась за 15 дней до
Пасхи. С числом 15 встречаемся и в "Житии" Дионисия Глушицкого
(ум. в 1437 г.). Первоначально вместе с братом Дионисий уединяется
неподалеку от Кубенского озера, но когда слава о нем распространяется
в округе, он, задумав "съставити общий монастырь", отделяется
и уходит в "пустыню" "на восточней стране озера",
за 15 поприщ, и здесь устраивает церковь Покрова Богородицы, вокруг
которой впоследствии и образуется обитель.
Отмеченные детали кажутся случайными лишь на первый взгляд, если
рассматривать их отдельно, не учитывая всего сказанного выше об
ассоциативных связях и теологическом значении числа 15. Но даже
при таком подходе не может остаться незамеченной повторяемость,
регулярность возникновения этого числа в текстах. Очевиден прием
литературного этикета. И отсюда закономерен вопрос о причинах, по
которым средневековые писатели предпочли данное число, скажем, числам
14 или 16 и т. п. Думается, ответ на этот вопрос не вызовет затруднений,
если все же иметь в виду сакрально-символическую семантику числа
15.
И, наконец, последний пример, свидетельствующий о наличии дополнительных
оттенков в символике означенного числа, - "Слово о Вавилоне,
о трех отрок...". В этом весьма популярном у древнерусских
книжников памятнике число 15 упоминается трижды, причем несет явную
функционально-смысловую нагрузку. Действительно, оказавшись "близ
Вавилона за 15 дний", царь Василий посылает в мертвый город
трех мужей за знамениями. Любопытно: посланцы почему-то вместо 15
дней "ехали 3 неделе до Вавилона", т. е. 21 день (вспомним
тождественность 21-го числа коптских календарей с 15-м юлианского
календаря). Получив знамение, они возвращаются назад, и, когда перебираются
по лестнице через спящего змея, охранявшего город, обежании Яков
"запенъся с 15 степени и полете долу и убуди змея". Проснувшийся
змей издает страшный свист, и в стане царя Василия "падше от
свиста того, ослепле бяхут, и мнозе от стад их изомроша, яко до
3000: подошел бо бяше за 15 дний". Таким образом, губительная
сила свиста действовала только в пределах 15 дней пути, за нарушение
которых Василий и поплатился. Здесь число 15 оказывается втянутым
в семантическое поле, создаваемое такими понятиями, как "смерть",
"наказание", "возмездие", т. е. в область не
свойственных ему значений, полярной символики. Возможно, это связано
с подчеркнуто сказочной фантастикой, на основе которой построен
сюжет "Слова о Вавилоне".
|
